Культурные задачи нашего времени - Страница 27

Впоследствии, во времена «Проблем идеализма», г. г. идеалисты, переходившие тогда на службу к буржуазии, выдвигали против нас, скрывавшихся под фирмой «реализма», следующее ужасное обвинение: «вы хотите объяснить происхождение нравственности из материальных условий, — значит, вы отрицаете то, что есть для личности самого священного и абсолютного».

В докапиталистические эпохи, а также у сохраняющихся теперь остатков феодальных классов фетишизм норм бывает иной, более конкретного характера: их источником является личный авторитет, реальный или мнимый: для прав — реальная фигура властителя, для нравственности — мнимые персонажи богов. Эти образы, конечно, также воплощали в себе организационные потребности коллектива, и под своей живой, яркой оболочкой были, по существу, столь же бессодержательны: источником нормы, ее санкцией оказывался просто произвол.

Следы такого, более древнего фетишизма удерживаются обыкновенно и в новейшем, отвлеченном: первоисточником мира норм и здесь большей частью признается некоторый верховный авторитет — но он весьма непохож на старые авторитеты. Развитое индивидуалистическое мышление не может принять его в образе живой, человекоподобной индивидуальности, — личность привыкла замыкаться от всякой другой конкретной личности, привыкла отстаивать свою отдельность и автономность от других, ей подобных. Поэтому верховный авторитет, для этого типа мышления возможен лишь в совершенно обезличенном до полной бессодержательности, опустошенном виде: все его человеческие признаки исчезают, расплываясь в концепции «абсолютного».

Итак, фетишизм социальных норм неразрывно связан в индивидуалистическом, как и в авторитарном мире, с их принудительностью. Поскольку эта принудительность нужна и полезна классу или обществу, постольку фетишизм культурно-необходим.

XXIX

Если фетишизм социальных норм обусловлен дроблением коллектива, маскирующим этот последний, и скрывающим его от мышления личности, то пролетарская культура, основанная на объединении людей в новый коллектив, очевидно, не нуждается в фетишизме, и должна с ним покончить. Так это и происходит в действительности.

Пролетариат вырабатывает то, что обыкновенно называют его «нравственным» и его «правовым» сознанием; у него складываются даже особые внешние формы общения, подобные «правилам приличия». В сущности, здесь эти термины применяются весьма неточно: новые явления слишком глубоко отличаются от старых, обозначаемых теми же словами.

Так, принято говорить, что «моральный принцип» рабочего класса — товарищеская солидарность. Но трудно даже сравнивать ее со всеми когда-либо существовавшими моральными принципами. Чтобы быть ей верным, для этого пролетарию вовсе не нужна санкция верховного авторитета; и не требуется, чтобы она предписывалась «голосом долга», независимым от всяких человеческих чувств и интересов, требующим подчинения, «потому что он есть долг». Для сознательного члена коллектива ясно, что товарищеская солидарность — это основная потребность коллектива, необходимое для него условие жизни и развития, и что она возникает из его фактического сплочения в труде и социальной борьбе. Штрейкбрехер внушает презрение другим рабочим и отвращение себе самому не по той причине, что он нарушил повеление абсолютного авторитета, — совсем напротив, все абсолютные авторитеты предписывают ему покорность господствующим; и не потому, что он не послушался категорического императива долга, который требует повиновения без всяких мотивов. Причина ясна: штрейкбрехер подрывает силу коллектива, вредит ему, внося в него дезорганизацию. Жизненный смысл принципа ясен, потому что отношения между людьми в новом коллективе просты и прозрачны.

В организациях пролетариата вырабатываются и применяются определенные уставы, правила которых могут казаться подобными «правовым нормам». Если правила эти бывают демократичны, дают членам организаций равные «права», то для коллективиста причина не в том, что такого равенства требует «абсолютная справедливость», что неравенство было бы нарушением свыше установленного или же «естественного» права участников. Дело сводится просто к тому, что организация пролетарского происхождения и состава не может успешно функционировать при иных условиях, что иные нормы мешали бы развитию сплоченности, а значит и силы организации, потому что противоречили бы тенденциям и отношениям всего коллектива, часть которого она составляет. И здесь нет иной мотивировки и санкции, кроме потребностей коллектива.

Обычная пролетарская форма обращения — титул «товарищ», может показаться однородной с буржуазными и феодальными «нормами приличия». Однако, ее обязательность заключается вовсе не в том, что «так принято», и что всякое иное обращение между членами пролетарских организаций было бы «неприличным». Слово «товарищ» выражает ту же солидарность, которая во всех областях классовой жизни служит принципом, нормирующим отношения между рабочими, культурно-организующим пролетариат. Для коллективиста здесь оно, очевидно, служит демонстрацией и в то же время закреплением классового единства, противопоставлением коллектива всей остальной социальной среде, — не пустой традиционной формой вежливости, а одним из организующих моментов, хотя и второстепенных. Если, положим, кто-нибудь в раздражении от личных обид, отказывается применять обычное обращение к другому члену коллектива, то это вызывает протест вовсе не из-за того, что первый ведет себя «неприлично», «нарушает законы вежливости», и т. под., а из-за того, что он вредит интересам коллектива, ослабляя в нем самом доверие к его единению, а во враждебных ему классах — страх перед этим единением.