Культурные задачи нашего времени - Страница 15

Во-вторых, внутри предприятия рабочий становится к самому предпринимателю и его наемным служащим-организаторам в отношение подчиненного исполнителя их указаний и приказаний. Здесь, разумеется, о равенстве не может быть и речи, о формальной независимости — тоже. Связь авторитарна по существу, дуалистична — по форме, так как имеет два полюса, приказание — исполнение.

В-третьих, с другими рабочими предприятия, занимающими такое же, как он, положение в производстве, нашего рабочего связывает общность их дела при не только уже формальном, но и материальном равенстве условий труда, и при вытекающей отсюда общности интересов. Это отношения товарищеские. В них нет ни антагонизма, ни подчинения. Они являются тем более законченными, чем менее соединены с технической специализацией; ибо при ней содержание работы различно, и порождает обособленность между работниками, ослабляет общность их дела и интересов. Но специализация тут есть ни что иное, как примесь индивидуалистического элемента к товарищески-трудовым отношениям. Она всего полнее устраняется прогрессом машинного производства. Чем дальше развивается его техника, тем полнее специализация переносится на самые машины, а характер и содержание деятельности работников, имеющих дело с различными машинами, становится все более сходным. Вместе с тем, товарищеский тип трудовых отношений выступает во все более чистом виде.

Спрашивается, должны ли эти три принципа организации все вместе оказаться также и культурными принципами пролетариата, а стало быть и определять собою культурные задачи эпохи? Или это должно быть иначе?

XVI

Индивидуалистические отношения типичны вообще для меновой социальной системы. В их рамках пролетарий — продавец рабочей силы — не отличается от всякого другого продавца-покупателя. Но в его жизни они играют гораздо менее значительную роль, чем в жизни мелкого товаропроизводителя, а особенно — капиталиста. Буржуазные классы несравненно более заняты борьбою рынка, их интересы несравненно более сосредоточены на конкуренции. Именно для них, поэтому, индивидуализм являлся основным принципом организации, — они должны были и создать индивидуалистическую культуру. Они уже выполняли эту миссию.

Вряд ли кто нибудь станет спорить против того, что вся современная буржуазная культура проникнута духом индивидуализма: это стало общим местом. Ее мораль и право построены на частной собственности и личной ответственности; в ее познании субъектом признается индивидуум, как это видно на всякой буржуазной философии, будет она материалистическая или идеалистическая; буржуазное искусство своим центром имеет судьбы и переживания отдельной личности. Таким образом, очевидно, что принцип индивидуализма не может быть специфическим для культурного творчества рабочего класса: если бы это было так, то культурная задача эпохи гораздо лучше выполнялась бы руками буржуазии, да и вообще никакой принципиально новой, классовой задачи не существовало бы.

Еще важнее то обстоятельство, что в социальной жизни рабочего класса индивидуалистические отношения не усиливаются, не развиваются, а постепенно слабеют и отмирают. В самом деле, если первоначально пролетарий противостоит капиталисту на рынке труда индивидуально, как отдельный и независимый продавец рабочей силы, то затем это изменяется; товарищеские связи проникают и в эту область, индивидуальный договор найма уступает место коллективному, капиталист вынужден иметь дело с профессиональным рабочим союзом. Продажа-покупка рабочей силы, с устранением конкуренции между рабочими, превращается в борьбу классового пролетарского коллектива против буржуазного контр-коллектива. Только штрейкбрехерство и «желтые» союзы остаются напоминанием об индивидуалистической «свободе труда» на рабочем рынке.

Ясно, что если процесс развития стремится уничтожить индивидуалистические элементы пролетарской жизни, то культурно-классовая задача пролетариата не только не может сводиться к дальнейшей выработке индивидуалистических форм, но наоборот, должна включать в себя тенденцию к их разрушению, к их отмене и замещению каким-то иным типом.

Это, однако, не означает, чтобы элементы индивидуализма были уже теперь слабы и ничтожны в системе пролетарские движения. Они еще очень сильны как на его правом фланге — трэд-юнионистском и оппортунистическом, так и на левом — анархо-синдикалистском. В трэд-юнионизме, опорою которого являются представители наиболее квалифицированного труда, сказывается влияние сохраняющейся там до сих пор специализации: она всегда поддерживает, как мы указывали, дробность интересов и психическое обособление личностей; в оппортунизме — влияние примыкающей к рабочему классу справа полубуржуазной интеллигенции, пропитывающей своим настроением наиболее близкие к ней его слои. Анархия и отчасти синдикализм соответствуют тем более ранним фазам движения, на которых еще сильны следы происхождения рабочего класса из разоренной давлением капитала мелкой буржуазии, ремесленной, крестьянской и торговой: этим объясняется и тот, в значительной мере, лишь внешний, революционаризм, который отличает «левое крыло» западно-европейского рабочего движения: этот результат мучительного социального крушения, печать которого еще не изгладилась в новой борьбе, уже не безнадежной, как прежняя, а напротив, полной светлых обещаний.

Но конечно, не в этих промежутках и не в различных смешанных тенденциях пограничных частей пролетарского коллектива лежат основы его собственного творчества — культурные принципы, которым принадлежит будущее.